/Проекты Сибмамы/Замечательные врачи Новосибирска

Ирина Гринберг:  «Стараемся лечить всех, ни на ком крест не ставим»

 

«Раньше дети весом меньше двух с половиной килограммов погибали, а сейчас они даже в реанимацию не попадают...»

 

– Как изменился подход к лечению маловесных детей за последние годы? Раньше 500-граммовых крошек не выхаживали…

– Люди всему учатся, в том числе в медицине. Все сложилось примерно в одно время: появилась новая техника, проекты модернизации здравоохранения. Выхаживание детей, особенно совсем маленьких, прооперированных, стоит недешево: нужны дорогое оборудование, лекарства, еда. Когда в реанимацию областной больницы и в палаты интенсивной терапии нашего отделения поступило новое оборудование, многое изменилось. Но человеческий фактор важнее. Самое главное – накопился опыт. Поменялись критерии живорождения: живыми стали считаться дети весом от пятисот граммов и в возрасте от двадцати двух недель. Когда педиатры и неонатологи приводят такого ребенка в нормальное состояние, они многое понимают, и потом другой малыш, который раньше воспринимался бы как очень маленький, тяжелый, недоношенный, уже не кажется совсем уж сложным случаем. Раньше дети весом меньше двух с половиной килограммов погибали, а сейчас они даже в реанимацию не попадают. Кроме того, специалисты научились работать в команде: реаниматологи, неонатальные хирурги, которые оперируют пороки развития у маленьких детей. Поначалу было сложно, люди не хотели друг друга слушать: хирурги говорили свое, педиатры – свое. Постепенно как-то договорились, объединились, и это дало свои результаты.

 

– Сильно недоношенный ребенок может восстановиться полностью и в будущем не отличаться от сверстников?

– Может, и его физическое, психомоторное развитие будет в рамках нормы. Иногда очень сложно определить, повлияла ли как-то недоношенность на развитие ребенка. Люди разные: повыше и пониже, потолще и похудее. Скажем, невысокий рост вполне может быть и семейной особенностью, и результатом какой-то болезни. Серьезные операции, перенесенные в младенческом возрасте, могут повлечь за собой проблемы со здоровьем, но тоже не факт.

” - Кстати, девочки более живучи и лучше восстанавливаются, чем мальчики. Это связано с тем, что женщины – носительницы генетического материала. Мы для всех праматери, как Ева. Женщина копит в себе материал нескольких поколений и передает его своим детям.

– То есть ее сыновья будут уже тупиковой ветвью, они дальше понесут только свои хромосомы, а дочери, которые будут рожать своих детей, «передадут эстафету». У вас есть генетический материал вашей мамы, бабушки, прабабушки, прапрабабушки и так далее. Соответственно, вы своей дочери тоже передадите весь этот запас. Будущие матери обеспечивают продолжение жизни на земле, поэтому природа сделала их более пластичными. Не случайно продолжительность жизни у нас выше. Мальчики – это хрупкие существа.  

– Многие доктора считают, что выхаживать недоношенных детей – значит ухудшать здоровье человеческой популяции в целом.

– Это сложный вопрос и интересный, его можно долго обсуждать, но нельзя решать за человека, жить ему или не жить. Если ребенок уже родился и мы можем его спасти – спасаем. Да, мы вмешиваемся в естественный ход событий. Но ведь раньше неперспективными считались дети, которые сегодня уже не отличаются от остальных.

Недоношенные бывают разными. Иногда мама просто много нервничала, пережила потрясение, связанное со смертью близкого, и у нее случились преждевременные роды. А другая женщина тяжело болеет, и чтобы дорастить ребенка до пятисот граммов, над ней бьются толпы врачей. Это абсолютно разные случаи: условно здоровый недоношенный и ребенок, который страдал внутриутробно. Соответственно, и исход будет разным. У исходно здорового, конечно, больше шансов. Ну, и когда мы беремся за выхаживание 500-граммовых, килограммовых детей, с остальными легче. Возможно, цинично так говорить, но мы учимся на своих пациентах.  

 

– А каких недоношенных больше – условно здоровых или нездоровых?

– У нас больница такая, куда госпитализируются самые тяжелые: и женщины беременные, и дети. Поэтому здесь, конечно, больше условно нездоровых. Увы. Где-то, может быть, по-другому.

 

– Может, причина в том, что состояние здоровья населения в целом ухудшается?

– Не факт, медицина ведь тоже идет вперед. Раньше человек мог умереть по неизвестной причине, и только на вскрытии выяснялся диагноз. Сейчас в ряде случаев диагноз ясен заранее, есть все шансы жить долго и счастливо. Население, конечно, о себе заботиться не приучено. С другой стороны, все понемногу меняется, зарождается мода на здоровый образ жизни. Я вижу, что в спортивном зале много народу и что это не только молодые  люди. Меньше стало курильщиков. Многие новосибирцы предпочитают не пить пиво с едой возле телевизора в выходной день, а пойти погулять.

” - Здоровые дети рождаются у здоровых родителей, надо это понимать.

 

 

«Недолюбленные дети – это ужасно...»

 

– Вы запоминаете своих пациентов?

– Конечно. Не всех, но помню. Есть такие, которые на всю жизнь врезаются в память. Когда только начинаешь работать, тебе очень многое кажется сложным. И если какие-то вещи получаются, это очень стимулирует. Ты выписал лекарство – и человек выздоровел. Настоящее чудо, хотя на самом деле все просто и понятно. Медицина – не только наука, но еще и творчество. Иногда ты поступаешь определенным образом не потому, что так положено по протоколу. Особенные случаи запоминаются. Что, разумеется, не означает, что данный опыт можно транслировать на других детей.

” - Особенно радуют малыши, которые очень тяжело болели и могли погибнуть, но все-таки выздоровели. Потом они приходит в два, в три года – просто сказать спасибо и поздравить с Новым годом. Ты видишь, какой вырос классный карапуз, какие родители счастливые, что он у них есть. В этом и твоя заслуга – вложился как надо, трудился, и вот, пожалуйста.

 

– Каковы сегодня критерии недоношенности?

– Когда ребенок рождается недоношенным, у него не один возраст, как у обычного малыша, а три. Согласно свидетельству о рождении ребенку, допустим, месяц, это официальные данные. Второй возраст называется постконцептуальным: мы считаем срок беременности, которая еще не должна завершиться родами. Если малыш появился на свет на 28-й неделе беременности, через месяц мы считаем, что идет 32-ая неделя. Потом, когда он дорастает до того дня, в который должен был родиться, мы начнем отсчет третьего возраста, откоррегированного. То есть ребенку может быть по свидетельству о рождении три месяца, а его откоррегированный возраст – одна неделя. У неонатологов сложные подсчеты. Они необходимы, чтобы делать скидки на развитие. Ребенок, который родился в 28 недель, имеет право в три месяца не уметь то, что умеет доношенный младенец. До года эти вещи учитываются обязательно. Конечно, дети весом менее килограмма – самые сложные. Они обязательно проходят этап реанимации, пока сами не смогут обеспечивать себе жизнедеятельность до определенной степени. Когда за них уже не дышит аппарат, когда они питаются через желудок, а не через вену, когда сердце работает, как положено, они попадают к нам в отделение.  

 

– Недоношенным детям важен контакт с людьми?

– Чем младше ребенок, тем он тактильнее, необходимо правильно с ним обращаться. Выхаживание ребенка начинается с температурного режима: чтобы ему было комфортно, тепло, но не жарко. Чтобы его резко не брали, не делали больно... Иногда ребенок кричит, плачет, ты его берешь на руки, подержишь немного, и он начинает успокаиваться. То, что дети видят до того, как научатся фиксировать взгляд, мы с вами не знаем и, наверное, не узнаем никогда. Зато слышат они прекрасно и очень чутки к прикосновениям.

– Как вам работается с родителями, есть ли какие-то секреты?

– Секретов нет. С родителями работать сложнее, чем с детьми. Все люди разные, состоявшиеся или нет. Зрелость родительская не всегда зависит от возраста. Бывают 15-летние юные мамы, которые абсолютно готовы к материнству. Бывает, что женщина в сорок лет занята собой и не понимает, что сейчас она себе не принадлежит. Приходится не просто обучать особенностям ухода за малышом, но где-то и воспитывать. Ребенок при плохом к нему отношении, даже если вовремя накормлен и вымыт, не будет выздоравливать. Он должен чувствовать, что о нем заботятся. Недолюбленные дети – это ужасно. А родители сейчас очень информированные, все читают интернет, гуглят любое незнакомое слово и выдают мне информацию, которую я должна либо подтвердить, либо опровергнуть, либо альтернативу предложить. Представляете, сколько на это уходит времени?

 

– И что вы с этим делаете?

– Разговариваю. Когда с родителями какое-то время общаешься, они понимают, что тут специалисты работают, и успокаиваются, перестают лазать в интернете.

” - Есть женщины, которые не хотят понимать и принимать болезнь ребенка и этим ему вредят, отказываясь от лечения и помощи. С точки зрения закона родители имеют на это право. Информацию о них мы передаем в органы опеки, иногда даже с помощью наших юристов обращаемся в прокуратуру, если понимаем, что мать своими действиями навредит ребенку. Мы ей препятствовать не можем, но может вмешаться опека или отдел по делам несовершеннолетних.

- И это не всегда какие-то крайние случаи, например пьянство матери. Бывает и горе от ума. Самое плохое в родителях – это всевозможные крайности. Большинство, слава Богу, адекватны и не доводят ситуацию до абсурда.

 

«Хирурги – это даа, настоящая работа. А что педиатр? Кашки, пустышки, игрушки...»

 

– Как вы боретесь с эмоциональным выгоранием?  

– Эмоциональное выгорание возникает не только потому, что ты без конца работаешь и о чем-то думаешь. Тяжело смотреть на горе родительское. Тяжело, когда умирают маленькие пациенты или ты понимаешь, что ребенку обеспечена инвалидность, его заболевание вылечить невозможно. Стараемся переключаться, думать о том, скольким детям удалось помочь. И у нас очень хороший коллектив, мы друг другу помогаем, поддерживаем, и мы все не грустные люди. Плюс, конечно, жизнь – это не только работа. Есть семья, собственные какие-то увлечения. Невозможно работать и дома, и на работе. Хотя голову выключить бывает трудно, особенно когда есть нерешенные проблемы. И во сне работа снится.

 

– В июне вы стали победительницей областного конкурса «Врач года – 2017». Что для вас значит эта награда?

– Во-первых, мне приятен сам факт победы врача-педиатра.

” - За 14 лет существования конкурса педиатры ни разу не побеждали.

– Существует стереотип: хирурги – это даа, настоящая работа, реаниматологи – это даа, акушеры-гинекологи – это даа. А что педиатр? Кашки, пустышки, игрушки. Очень хорошо, что это представление уходит в прошлое, ведь педиатры работают много и с душой. Во-вторых, приятно, что победила моя областная больница. Я не только саму себя представляю, а еще и учреждение, в котором работаю. У меня в трудовой книжке одна запись – как пришла, так и работаю тут уже много лет.

 

– Как изменилось за это время ваше отделение?

– Стало больше тяжелых и сложных больных, но стараемся лечить всех, ни на ком крест не ставим. Появилось новое оборудование, после ремонта выросло количество палат интенсивной терапии. 

 

«Санавиация звонит вне регламента...»

 

– Из чего состоит ваш рабочий день?

– Я прихожу на работу, провожу планерку, потом обход. Работаю с документами. Обязательно иду в реанимацию: больные, которые туда поступают, всегда закрепляются за каким-то отделением. Терапия согласовывается с реаниматологами: мы не можем без них, они – без нас. Консультирую в течение дня. Санавиация звонит вне регламента.

– Что это такое - санавиация?

– В больнице есть отделение плановой и экстренной консультативной помощи, по старинке мы его называем санавиацией. Оно создано для того, чтобы помогать районам Новосибирской области. Территория огромная, много центральных районных и участковых больниц. Когда врачи на местах не могут справиться, им нужна помощь по лечению и обследованию больных. Они звонят нам. Врачи санитарной авиации привозят в областную больницу пациентов, в том числе детей. Помощь может потребоваться в любой момент. Раньше, когда создавалась санавиация, врачи чаще летали и ездили в область. Я выезжаю редко: у меня такая специальность, что могу дистанционно проконсультировать. На месте нужны врачи прикладных специальностей, чтобы что-то руками сделать: хирурги, реаниматологи. Моя задача – выстроить правильную лечебно-диагностическую стратегию.

 

– Как можно работать на расстоянии?

– Трудно, но приходится. Когда коллега посреди ночи не знает, как поступить, он растерян, подумать вместе – хороший вариант.

” - Когда человек проводит много времени непосредственно с больным, взгляд со стороны – /холодный,/ отстраненный, трезвый – полезен. Я – этот самый взгляд со стороны. Иногда в ходе разговора стратегия полностью меняется – переворачивается с головы на ноги.

– Конечно, для такой работы нужно обладать стрессоустойчивостью. Ты даже не можешь подойти и посмотреть на этого больного, расспросить его. Принимать решение надо здесь и сейчас, не видя пациента. Иногда просто время не ждет: ехать до района 100 или 200 км.

 

– Какая работа вам ближе по темпераменту – спокойная и даже монотонная или в авральном режиме?

– Я человек эмоциональный, монотонная работа меня бы убила. Например, я бы никогда не смогла целый день сидеть и работать с бумагами. Правда, писать все равно приходится много, и это тоже часть профессии врача. Говорить тоже приходится немало. Не зря в медицинском институте испокон веков профилирующим экзаменом при поступлении было сочинение. Будучи абитуриентами, мы удивлялись: зачем в мединституте сочинение? А потом, когда ты в клинике оказываешься, понимаешь, что если не умеешь разговаривать, тебя просто не поймут ни больные, ни коллеги. Со временем учишься объяснять пациентам. Если не поняли, объясню по-другому, могу и нарисовать.

Огромная благодарность Ирине Геннадьевне за то, что спасла мою дочку 5 лет назад. Полтора месяца проведенные в больнице были на грани выживания (два раза попадали в реанимацию), но благодаря стараниям нашего лечащего врача Ирины Геннадьевны, других врачей и медсестер отделения, мы смогли победить болезнь и теперь доча растет и развивается как все здоровые детки. А я хотела поблагодарить неонатологов, педиатров и акушеров-гинекологов Областной больницы. Благодаря Вашим знаниям, умениям и хорошему отношению наша младшая дочка, которая родилась с гемолитической болезнью (по резус-фактору) абсолютно здоровый и прекрасный ребенок. Спасибо за Вашу работу, здоровья и счастью в доме. Знакомы с Ириной Геннадьевной, увы, но пришлось после роддома побывать в ее руках и вот уже 9 лет прошло с момента выписки. Мы и после обращались при сложных ситуациях не раз.
Прочитала статью, вспомнилось то время в больнице, сижу реву...
Мне с трудом представляется работа неонатолога в обл больнице, это сложно во всех смыслах.
Поздравляю Ирину Геннадьевну с победой, но победа ее и в том, что она человек, который на своем месте, это думающий врач и ее трезвый взгляд порой могут спутать с равнодушием или холодностью, но это не так, он просто трезвый вне эмоций. Спасибо Вам, что в интервью говорите о значимости любви матери к ребенку и о ее готовности включиться в жизнь ребенка и на время выключить свои представления о былом. Жизнь до рождения ребенка и после - это про разное, а если у ребенка трудности в здоровье, то тем более. Медицина не стоит на месте, тем не менее болезней меньше тоже не становится и поколение от поколения все слабее и это большой повод подумать, а тем ли путем идем, так ли думаем, то ли делаем...
Нельзя видеть в своем ребенке диагнозы, на это есть врачи, а вот мама невзирая ни на что действительно должна безусловно любить, заботиться и дарить нежность своих рук, выкачивать малыша днями и ночами, кормить его грудью, разговаривать с ним и быть с ним на одной волне. И я не просто верю, я уже знаю, что это как минимум 50% успеха в выздоровлении малыша.
Всем здоровья и благоразумия! Очень интересное интервью.
В детстве лежала в больнице, может, с тех пор какое-то внутреннее недоверие врачам существует. Но такие уверенные, настроенные на нормальное общение с пациентом люди всегда внушают уважение

Ваш комментарий
Текст:
Автор:
	Для получения уведомлений об ответах необходимо представиться или зарегистирироваться